В ЧИСЛЕ ПЕРВЫХ 14 БЫВШИХ УЗНИКОВ КОНЦЛАГЕРЕЙ И ГЕТТО, ПОЛУЧИВШИХ ВЧЕРА КОМПЕНСАЦИИ ОТ ГЕРМАНИИ, ОКАЗАЛАСЬ И ПОЛИНА ШЕВЦОВА

О том, почему 15 тысяч дойчмарок не могут компенсировать страданий, пережитых в нескольких нацистских тюрьмах и лагерях, эта женщина рассказала в интервью "ФАКТАМ"

Сергей КУРГАН
"ФАКТЫ"

Больше двух лет велись переговоры и сбор документов для начала выплаты Германией
компенсаций бывшим жертвам нацизма. И вот вчера, наконец, первые 14 жителей
Украины получили долгожданные деньги. На торжественной церемонии по этому
случаю присутствовали премьер-министр Украины Анатолий Кинах, председатель
правления Немецкого федерального фонда "Память, ответственность и будущее" Михаэль
Янсен и председатель Украинского национального фонда "Взаимопонимание и
примирение" Игорь Лушников.

Напомним, что бывшие узники концлагерей и гетто получат по 15 тысяч немецких
марок, промышленные рабочие -- по 4300 марок, работники сельского хозяйства и
коммунальной сферы, а также дети, вывезенные вместе с родителями в возрасте до 12
лет или рожденные во время войны в Германии, -- по 1500 марок.

Компенсации будут выплачены также бывшим узникам других мест принудительного
содержания, близких по условиям к концлагерям, но не вошедших в официальный
немецкий перечень концлагерей. К ним относятся гестаповские тюрьмы, донорские
пункты, карантинно-инфекционные лагеря, киндерхаймы (лагеря, в которых детей
воспитывали в духе нацистской идеологии). Людям, побывавшим в таких лагерях,
выплатят 6 тысяч немецких марок.

Одной из первых компенсацию от Германии получила Полина Степановна Шевцова,
пережившая ужасы тяжелого подневольного труда и пыток в карательных и
концентрационных лагерях. О своей нелегкой судьбе Полина Степановна согласилась
рассказать читателям "ФАКТОВ".

"Тех, кто не выполнял норму на фабрике, по воскресеньям сажали в подвал с цементным полом и крысами"

-- Полина Степановна, как вы оказались в нацистской неволе?

-- Когда началась война, мы жили в окрестностях Кривого Рога. Мой отец работал
машинистом паровоза и до последнего момента участвовал в эвакуации людей и
оборудования с предприятий. Но когда он пришел за нами, в город уже вошли немцы.
Ночью папа попрощался и ушел догонять Красную Армию. Мне известно, что он долго
пробирался по уже оккупированной территории, все-таки дошел до линии фронта и
присоединился к войскам. Потом отец погиб.

А наша семья -- я, мама, брат и сестра -- остались в оккупации. Мне тогда еще не было и
17 лет. Мы со сверстниками пытались своими силами бороться с врагом -- писали и
расклеивали листовки, призывающие к сопротивлению.

Немцы зверствовали. Однажды они схватили и расстреляли пятерых коммунистов,
среди которых был и друг моего отца. Казнь проводилась публично. Эсэсовцы согнали
местных жителей и заставили смотреть на расстрел. Я стояла в первых рядах, и это
зрелище повергло меня в ужас. Даже сейчас, бывая в Кривом Роге, я не могу спокойно
проходить мимо той стены, у которой стояли пятеро приговоренных.

Потом местные полицаи начали следить за мной. И вот, 19 мая 1942 года, в 4 часа утра,
в наш дом ворвались гестаповцы. Меня арестовали, пять дней продержали в одиночной
камере, затем с другими невольниками посадили в товарный эшелон и отправили в
Германию.

Сначала я попала на фабрику "Штемак", в 17 километрах от Нюрнберга. Жили мы в
бывшей школе. В каждом классе на нарах спало по 200 человек. Вокруг здания была
натянута колючая проволока, а по углам стояли вышки с часовыми. Кормили нас
кое-как. Работать приходилось по 12 часов. За смену я должна была отшлифовать 100
деталей, но выполнить норму удавалось не всегда. За это меня по воскресеньям сажали в
подвал с голым цементным полом и крысами.

Кстати, охраняли нас не эсэсовцы, а пожилые солдаты, не попавшие на фронт. Ведь это
был не концлагерь, и мы считались промышленными рабочими. Поэтому иногда, по
выходным, нас в сопровождении конвоира выводили на прогулку по окрестностям. И
вот, в апреле 1943 года во время одной из таких прогулок мне удалось бежать. Я долго
пробиралась через лес и вышла на дорогу, ведущую к Нюрнбергу. Но вскоре меня
догнали полицейские. На фабрику я уже не вернулась...

"Надзирательницы так избили меня плетьми, что вся спина стала черной от запекшейся крови"

Прямо из полицейского участка меня отправили в специальный карательный лагерь
Руссенвис. Кстати, руководителями и надзирателями там были наши бывшие
соотечественницы, но зверствовали они хуже нацистов.

Условия были ужасные. Спали мы в бараках прямо на голой земле. Кормили через день
-- давали черпак похлебки и кусок хлеба. Но многим и этих крох не доставалось. Те, кто
был послабее, не могли протолкнуться к окошку раздачи, и еда доставалась более
сильным.

Режим был очень жестокий. Заключенных заставляли бегать, ползать, приседать. Если
кто-то не успевал выполнять команды, его жестоко наказывали. Постепенно я так
ослабла, что едва могла передвигаться. За это две надзирательницы, как потом
выяснилось, из Днепропетровска меня так избили плетьми, что вся спина стала черной
от запекшейся крови.

Однажды в лагерь приехали фашисты во главе с начальником гестапо и отобрали 20
девушек для работы на фабрике "Иопа", расположенной в центре Нюрнберга. Кстати,
ночью после нашего отъезда американская авиация разбомбила лагерь. Многие
заключенные погибли. Кто знает, возможно, если бы я там осталась, то разделила бы их
судьбу.

Поселили нас на чердаке, где уже жили другие заключенные. Работала я грузчицей и
целыми днями таскала тяжести. А ведь здоровьем и силой я никогда не отличалась и
после карательного лагеря совсем ослабла. Правда, кормили немного лучше, чем на
предыдущей фабрике -- иногда давали картошку в мундирах, что считалось большой
роскошью.

Как-то я познакомилась с немцем-антифашистом, работавшем на этом же предприятии,
и попросила его передать письмо моим подругам на фабрику "Штемак". Он согласился и
даже дал мне бумагу и конверт. В письме я описала все преступления, которые творят в
лагерях наши бывшие соотечественницы, прислуживающие нацистам. Мои подруги
письмо получили, но нашлась предательница и передала его надзирателям.

В полночь к нам на чердак ворвались гестаповцы с собаками. Пришел даже сам
начальник нюрнбергского гестапо. Построили всех девушек и стали выяснять, кто
написал письмо, угрожая расправой. Чтобы немцы не мучили всех, я призналась.

После этого меня отправили в городскую тюрьму и снова посадили в одиночную камеру.
Но такой я еще не видела. Тогда мне впервые захотелось наложить на себя руки. Камера
была крохотная, спать не на чем, весь пол по щиколотки залит ледяной водой,
стекающей с потолка. Только через трое суток меня перевели в общую камеру, где сидели
все беглецы.

Меня допрашивали и пытали. Гестаповцы добивались, чтобы я рассказала, кто передал
письмо на фабрику "Штемак". Допрашивавший меня фашист все время говорил, что если
я не признаюсь, то попаду в такой лагерь, где всегда будет темно. Тогда я не понимала,
что он имеет в виду. Я выдержала и ничего не сказала.

"В Равенсбрюке нам приходилось по 12 часов работать с кислотой"

Через месяц меня отправили в концлагерь Равенсбрюк. Постригли наголо, одели в
полосатое рубище и вместе с другими заключенными перевезли в Вольфен -- филиал
Равенсбрюка, а затем Бухенвальда. Там я наконец поняла, что имел в виду пытавший
меня гестаповец.

Заключенных возили работать на фотохимический комбинат "Фильмфабрике". Мы по 12
часов находились в цехах, где воздух был пропитан химикатами, а работать приходилось
с кислотой. Когда мы возвращались в лагерь, наши тела были покрыты сине-зелеными
пятнами от вредных веществ. Спасало только одно -- по вечерам нам давали
возможность помыться.

Стоит признать, что среди немцев встречалось много порядочных людей, оказывавшим
нам помощь. Так, на нашей фабрике работали два мастера -- Ганс Ренн и Франц Эрбиг.
Они не только постоянно передавали заключенным еду, но и сообщали о положении на
фронте.

-- Где и как вы встретили Победу?

-- Утром 11 апреля 1945 года ко мне подошел Ганс Ренн и предупредил, что линия
фронта совсем близко и нацисты собираются увозить из лагеря заключенных для
уничтожения. Эта новость молниеносно распространилась по цеху. Затем ко мне
подошел Франц, дал бумажку с адресом и сказал, чтобы мы бежали, они нас спрячут. Но
как бежать?

В 10 часов на фабрику прибыли эсэсовцы с собаками и всех заключенных под
усиленным конвоем погнали назад в лагерь. Там нам дали картошку в мундирах, но все
отказались ее есть. Пошли слухи, что она отравленная. Надзиратели страшно
разозлились, пытались заставить нас есть эту картошку, но ни один заключенный к ней
даже не прикоснулся.

Примерно в три часа дня открылись лагерные ворота, и немцы загнали колонну евреев
из Освенцима. Все знали, что фашисты истребляли их в первую очередь, и мы поняли --
наши войска уже близко и немцы, не успев убить евреев, решили уничтожить их вместе
с нами.

Всех загнали в вагоны для скота, и состав тронулся в сторону Саксонии. Ходили слухи,
что нас везут к какому-то озеру и собираются затопить состав вместе с людьми. На
каждой остановке мы прощались и готовились к смерти. Нас не кормили, и никто к нам
не подходил.

16 апреля поезд остановился на какой-то товарной станции. Через какое-то время, когда
мы поняли, что нас просто бросили на произвол судьбы, начали искать возможность
выбраться из вагона. В потолке вагона был люк. Девочки подняли меня на руках, и его
удалось открыть.

Я села на крышу, осмотрелась. Вокруг стояли составы, а за ними был лес -- и ни души.
Из вагона выбрались еще две девушки, мы спрыгнули, проползли под соседними
поездами и бросились в лес.

Через некоторое время мы вышли на дорогу и вдруг столкнулись с немецким офицером
на велосипеде. Я решила, что он нас точно перестреляет, ведь на нас была полосатая
одежда, а значит, мы -- беглые узники. Но вместо этого немец сказал, что со всех сторон
наступают русские, американцы, англичане, и посоветовал спрятаться в ближайших
хуторах, чтобы не попасть в зону обстрелов и авианалетов. Правда, когда мы пошли в
указанном офицером направлении, я боялась, что сейчас раздадутся выстрелы в спину.

"Немец, помогавший нам выжить в концлагере, 30 лет хранил подаренный мной платок с вышитой звездой"

-- Как к вам относились местные жители?

-- Не могу сказать, что все встречали нас с распростертыми объятиями, но большинство
"бауэров" нас жалели. Кто даст поесть, кто пустит переночевать. Так мы путешествовали
три недели.

8 мая мы постучались в один из домов. Дверь открыл пожилой немец. Увидев нас, он
сразу понял, кто мы, но вместо того, чтобы прогнать, пригласил в дом. В просторной
гостиной за большим столом сидели его жена и дети. Они как раз собирались обедать.
Комната была наполнена умопомрачительным запахом настоящей, человеческой еды.

Хозяин усадил нас за общий стол, и я впервые за насколько лет наелась досыта. Потом
хозяйка отвела нас на второй этаж, открыла шкаф с одеждой и предложила переодеться.
Затем мы вымылись, и немка уложила нас на настоящие кровати, застеленные
белоснежным бельем. Она сказала, что завтра придут русские, но мы не очень в это
верили.

Ночью я проснулась от страшной канонады и стрельбы, доносящейся со стороны
Дрездена. Только потом я узнала, что это наши солдаты салютовали в честь Победы.

А утром на дороге появились две машины с советскими солдатами. Мы выскочили им
навстречу и буквально бросились под колеса с криками: "Мы русские! Заберите нас с
собой". Из кузова выпрыгнули молодые ребята и девушки в советской форме. Мы
обнимались и целовались, как родные, и все плакали. Такого счастья я никогда в жизни
не испытывала.

Нас довезли до Дрездена, где мы с подругами, к сожалению, потеряли друг друга. Я
слонялась по разрушенному городу. Вокруг царила какая-то светлая, радостная суматоха.
Правда, некоторые солдаты шарахались от меня, как от чумной, когда я рассказывала о
себе и спрашивала, куда нужно обратиться. Ведь многие верили советской пропаганде и
считали, что в плен попадали только предатели.

Я попала в фильтрационный лагерь, рассказала о себе, меня проверили и предложили
работу секретаря при штабе Рокоссовского. А через некоторое время я вернулась домой.

-- После войны вы встречали кого-нибудь из своих лагерных подруг?

-- Да. В 1974 году я совершенно случайно встретила в Киеве Веру Сысоеву, с которой
вместе были в концлагере и работали на одном заводе. Мы не могли нарадоваться, что
живы, долго плакали и вспоминали неволю и своих немецких друзей. И тогда возникла
идея разыскать их. Я написала письмо в Красный Крест с просьбой найти этих людей и
рассказала, что перед тем, как нацисты вывезли нас из лагеря, я подарила Гансу носовой
платок с вышитой звездой.

Как я потом узнала, мое письмо было опубликовано в заводской газете фотокомбината,
на котором мы работали. К поиску подключились многие люди в ГДР. И вот, в 1975
году пришло известие, что найден 70-летний Ганс Ренн, а Франц Эрбиг к тому времени
уже умер. Кстати, немалую роль в поисках сыграл и подаренный мной платочек,
который Ганс все эти годы хранил как реликвию.

-- Как вы считаете, деньги, выплачиваемые Германией, могут компенсировать то, что
пришлось пережить людям вашего поколения?

-- Конечно же, нет. То, что нам пришлось пережить, нельзя возместить никакими
деньгами. Я потеряла родных, фашисты искалечили мне судьбу, лишили здоровья.
Сколько я видела ужасов, горя, смерти. Но, с другой стороны, эти деньги нам очень
нужны. Пенсии маленькие, а лекарства очень дорогие.

"Facty i kommentarii ". 07-Август-2001. Экономика.